За чашечкой сакэ

«Кофе»

Скрытый текст

Глаза в глаза… нет лишних слов и лишних мыслей. А пальцы обхватывают кружку с дымящимся напитком, то ли в поисках тепла, то ли опоры. Киске смотрит задумчиво и понимающе. Я, чертыхаясь про себя, прихлёбываю из чашки горячий тягучий кофе.
Горечь… тьма… чёрная, беспросветная… Ненавижу кофе… Но я на дежурстве, и, по какой-то странной причине, лишь эта дрянь помогает мне собраться с мыслями и сосредоточиться.
Чем больше пью его – тем больше ненавижу.
Киске усмехается, делая глоток из своей чашки. Задумчиво смотрит куда-то поверх моей головы, и я оборачиваюсь, проследив за его взглядом… за заливом поднимается солнце, расцвечивая задумчивые облака в золотисто-рыжие и ало-розовые оттенки.
Киске, как и всегда, с полувзгляда читает мои мысли. Тоже ненавидит кофе. Знает, как ненавижу кофе я. И тоже не может оторваться. Почему? Кто знает?

Откуда у нас эта дурацкая привычка? Когда глоток чёрной горечи стал болезненной необходимостью? Человеческая привычка… прилипшая и к нам, шинигами.

Ичиго тоже пьёт кофе. Возможно, с него это и началось? Младший Куросаки раньше не придавал горькому напитку большого значения: разве что пил по утрам после бессонных ночей, чтобы не клевать носом на уроках, или же, наоборот, чтобы не упасть и не задрыхнуть после очередной битвы, не сделав домашней работы… Но потом… потом, неожиданно, кофе стала пить Рукия. Вдумчиво и молчаливо, небольшими глотками… А ещё через некоторое время я уже видела одинаковую тоску в глазах исполняющего обязанности шинигами и его невольной спасительницы, а теперь – видимо, самой близкой души. Что-то неуловимо менялось… вернее, становилось совсем другим… и во взглядях появилось что-то новое… заискрилось, переливаясь, силясь вырваться наружу. Но во время ночных дежурств они просто пили кофе, глядя друг другу в глаза…
Горечь от чувства, которое не должно было возникнуть? Не должно было быть сейчас? Не должно было быть замечено?

Я сама не поняла, когда начала молоть зёрна, а после – ставить турку на огонь. И Киске, еле слышно ступив за спину, тихо спросил:
- Угостишь, Ёруичи-сан?

С тех пор – это наше проклятье. Однажды я спросила у Кучики, любит ли она кофе. Рукия грустно улыбнулась и прошептала:
- Ненавижу.

А я стала замечать зависимость от чёрного напитка у многих членов Готея-13… может быть, это давно началось, а я лишь теперь увидела?
Сой Фон тоже пьёт кофе на ночных дежурствах. Прячет кружку за спину, когда прихожу я. Смотрит виновато. Глупая девчонка. Думает, одна такая?
Недавно ей в пару поставили Изуру, и теперь они дежурят вместе… и чёрный напиток стынет уже в двух чашках. Но Сой Фон всё так же пугливо озирается по сторонам: нет ли меня поблизости?
Какая разница, девочка… вряд ли среди десятка кошек, разгуливающих в эту безлунную ночь по крыше, ты сможешь обнаружить меня.
…
Ренджи тоже пьёт кофе… в задумчивости устремив взгляд на полную луну в небе, до которой – он знает – ему, увы, не дотянуться… и белизна этой луны тоже, увы, не для него. Кучики смотрит на своего лейтенанта с печалью в глазах, крепче сжимая в руках чашку. Он знает… знает, как тяжело сейчас на душе у Абарая, но помочь ему – тоже не в силах – трудно найти слова, трудно подобрать нужные… чтобы не задеть, не ранить ещё сильнее. Бьякуя – бо не знает, что говорить в такие минуты. Поэтому он бесшумно скользит вперёд, встаёт рядом со своим лейтенантом, делает глоток кофе…
Иногда молчание говорит лучше любых слов.

В Каракуре вообще подозрительно спокойно… уже которую неделю, отчего на душе ещё больше скребутся кошки… ха, ирония. Что готовит Айзен на этот раз? Никто не знает. Орихиме спровадили под защиту вайзардов – сколько она ни упиралась, сколько ни плакала - умоляла дать ей возможность сражаться – однако Ичиго и компания были неумолимы. Как ни крути, у Орихиме была особая сила. И эта сила нужна была Айзену. Братия же беспокоилась о том, чтобы Орихиме была в порядке. На неё же было жалко смотреть. Настолько, что я тихо шепнула: «Не расстраивайся. Твоя миссия более сложная – ты должна не допустить смертей тех, кто тебе дорог». За что мне нравится эта девочка – поджала губы, в глазах заблестела решимость, утёрла слёзы тыльной стороной ладони и поднялась с колен.
- Я поняла, Ёруичи-сан. Я всё сделаю.
Вот это другой разговор, девочка. А в жизни есть вещи и поважнее симпатии твоего дорогого Куросаки-куна.
Его жизнь, например. Да и не только его.
Орихиме не любит кофе и не пьёт его. Не выносит, и всё.
Слишком чистая и слишком живая. Слишком радостная. Не такая уставшая, как мы все.
Наверное, я ей даже немного завидую. Но только совсем чуть – чуть.

Кофе – он для тех, чьи сердца уже почти потеряли надежду… кто старается заглушить крики души, утопить свою тоску в тёмном море горечи… забыться, не думать, раствориться…

Рангику дежурила одна, отказавшись следить за городом вместе с Шюхеем, чем немало расстроила парня, который всё убивался, что же он сделал не так, чем мог обидеть лейтенанта десятого отряда. Нет… Шюхей не был здесь виноват… - я неслышной тенью скользнула за спину молодой рыжеволосой женщины. Та не шелохнулась, и я уж было подумала, что Рангику снова напилась, раз не заметила мою реяцу, однако Мацумото вдруг неожиданно тихо, но ясно произнесла:
- А… привет, Ёруичи… - в руке девушки, как и ожидалось, обнаружилась чашка с кофе, ещё не остывшим, источающим приятный, но болезненно терпкий аромат.
- И ты туда же… - грустно усмехаюсь я. – И что мы нашли в этой дряни, вот скажи? Ну, теперь, по крайней мере, никто не будет считать тебя ненормальной.
- Будут… - Мацумото задумчиво отпивает из кружки, - Ведь я люблю кофе, Ёру… именно таким, какое оно есть… - в глазах Рангику застыла далёкая, почти стёршаяся, но всё ещё не исчезнувшая боль. Я знала причину. Как и многие в Сейретее. Как и Шюхей, сейчас устало облокотившийся о стену дома. Слишком боится за неё, чтобы оставить одну. Только и себе боится в этом признаться. Прячет реяцу… Дурачок ты, дурачок…
- Это из-за него, да? – тихо спрашиваю я, заранее зная ответ. Я не люблю лезть в души людей, а Рангику не любит делиться переживаниями… да мы почти все такие… недоверчивые, замкнутые, и оттого только одинокие. Но как же трудно ломать вековые принципы, меняя свою жизнь…
Бьякуя такой не один… и Рукия – не единственная девочка с раненой душой… каждый из нас пытается зализать свои раны в одиночку, а когда приходит понимание того, что не получится, то слишком трудно, просто невыносимо тяжело протянуть руку и коснуться рукава косоде того, кто поможет тебе навсегда выкинуть боль… растворить в бесконечности времён, забыть о ней навсегда... и его сердце тоже ранено, и ты знаешь это. И он так же боится протянуть руку тебе. Больно, страшно… но вы оба прекрасно понимаете, что пока вы не сделаете этот шаг вместе, не исчезнет между вами незримая грань.
Рангику тихо вздыхает, устремляя на меня взгляд серо-голубых глаз, откидывает с плеч за спину блестящие золотисто-рыжие локоны.
- Не только и не столько из-за него, Ёруичи… Из-за Ичиго и Рукии, из-за вас с Урахарой… Тайчо… Шюхея…
- Шюхея? – я повторяю имя капитана девятого отряда еле слышно, словно эхо… едва улавливая колебание реяцу внизу.
- Я люблю его... – тихо признаётся Рангику. – На самом деле люблю. Но… я не знаю, чем закончится эта война. – В тёплых глазах цвета пасмурного неба появляется стальной отблеск. – Но я знаю точно: если сейчас скажу Шюхею о своих чувствах, то Он не станет церемониться. Убьёт его. Сам, – рыжая закусывает губу. – И сделает это у меня на глазах… но меня не тронет… только вытрет меч о край плаща, и, развернувшись, с улыбкой скажет: Саёнара… Рангику, - голос лейтенанта Тоширо дрожит, и я понимаю, что она еле сдерживает слёзы – настолько реалистично рисуется эта картина перед её глазами.
«Увы… только ты забываешь, Ран… Даже если ты не скажешь Хисаги ничего, Ичимару всё равно уже знает. Чувствует. А Шюхей, я уверена, захочет убить его сам».
Конечно же, я не скажу этого в слух. Не сейчас, когда беспомощной и отчаявшейся кажется одна из самых неунывающих женщин Сейретея.
Каждый борется со своей болью сам… изо всех сил. Оставляя немного для того, чтобы в трудную минуту улыбаться друзьям.
Какой она должна быть? Боль предательства? Боль от предательства того, кто однажды спас тебе жизнь… благодаря кому ты сейчас здесь… боль от предательства того, кого ты любила всем сердцем.
Нэ, Киске… чтобы сделала я, если бы ты меня предал? Предал бы весь Сейретей? Пошла бы за тобой? Я не знаю…
У тебя всегда была своя правда… и я всегда в неё верила. Именно поэтому я сейчас здесь.
А что же Рангику? Осталась… нашла в себе силы улыбаться, флиртовать и оставаться внешне всё такой же неповторимой и обаятельной, всегда жизнерадостной и безответственной.
Рангику не хотела идти за ним. Не просто не пошла, а не хотела. В черноту Уэко Мундо, в бесконечность, холод, из которого не вырваться и не вернуться.
Выбрала свою собственную правду.
Потому что не было слепой преданности, как у Хинамори к Айзену. Было чувство – глубокое, болезненное… Но не всепрощающее.
- Ёруичи, знаешь… в битве чувства мешают… на самом деле… - Мацумото оглаживает пальцами остывающую керамику. – Я… люблю эту горечь. Она не даёт забыть о самом важном и поддаться своим слабостям. В ней – мои чувства…и ваши чувства тоже. Нет сил оторваться… а в чашке – будто целый вихрь эмоций. Боль, одиночество, тоска, тревога… знаешь, из чего состоит горечь? – я не успеваю ответить – к нам поднимается Шюхей. Набрасывает на плечи Рангику плащ, она благодарно улыбается, крепче сжимая чашку с номером отряда в ладонях.
Слова здесь ничего уже не значат… не скрыть тебе этих чувств, Ран. Не скрыть и не остановить… как нет дороги назад для нас с Киске, для Ичиго и Рукии… для многих других, чьё чувство родилось в этих бесконечных сражениях между светом и тьмой…
Только вперёд. По лезвию меча… в надежде сохранить в этой битве самое дорогое, самое важное… самое ценное.
Со вкусом горечи на губах, быть разделёнными невидимой гранью…
Это мучительно… мучительно, но маняще… Не укрыться и не отвернуться. Между нами – грань со вкусом горечи…
Я знаю, что если мы протянем друг другу руки, она рассыплется, растает в тот же миг… развеется миллиардам крупиц недоверия и непонимания.
Но страх сковывает всё внутри… ведь никто из нас не знает, что делать дальше? Что будет, если исчезнет эта грань?

Шюхей смотрит на кружку в руках Рангику, и я неожиданно понимаю, что ни разу не видела его, пьющего кофе. Его, казалось бы, страдающего больше всех…
А Шюхей неожиданно протягивает Рангику маленький пакет, похожий на те, в которых продают сок. Мацумото смотрит удивлённо и слегка недоверчиво.
- Попробуй добавить его в кофе. – Я замечаю надпись «молоко» на пакете. Рангику, как завороженная, следует совету Хисаги. Пробует… Переводит удивлённый взгляд на Шюхея. Тот, неуверенно, но всё же улыбается. Я осторожно забираю кружку из рук у Мацумото, делаю глоток. И понимаю, что у нас появилась надежда…
А грань, мерцая, заискрилась серебром, незаметно тая…

Пропала роковая, безнадёжная горечь, сменившись чем-то новым, томительно нежной сладостью с лёгкой кислинкой…
Наверное, этот вкус понравится не всем…
Но если добавить к горечи немного радости, немного надежды, немного нежности…
Возможно, однажды она исчезнет совсем?

Я, впервые за долгое-долгое время чувствую, как по щекам бегут слёзы… я не пытаюсь скрыть их, не пытаюсь остановить… ведь эти слёзы – слёзы радости… и доказательство того, что я ещё не разучилась чувствовать. Я всхлипываю, когда экс-капитан двенадцатого отряда обнимает меня, привлекая поближе к себе. Утыкаюсь носом в грудь Киске, чувствуя всем своим существом такой знакомый и родной запах.
Когда-нибудь эта битва закончится. Когда-нибудь мы найдём в себе силы протянуть руки, сплести пальцы в крепком, но ласковом рукопожатии.
Тогда навсегда исчезнет грань.. а две ленты цвета крови, цвета заката… алого цвета станут одной.
Теперь по-настоящему в это верю…