За чашечкой сакэ

Иногда я вижу сон: ты стоишь с протянутой рукой, жалкий, замерзший и насквозь мокрый из-за непрекращающегося снегопада.
Иногда я просыпаюсь в холодном поту, и мне хочется рыдать от жалости к тебе, потому что я все же люблю тебя.
Порой мне видится твой образ посреди пустыни: тонкая фигура, чуть заметенная песком. И еще рыжие волосы – в пустыне тебя всегда сопровождает грива золотисто-рыжих кудрей.
А потом я просыпаюсь и понимаю: начинается еще один пустой день без тебя.
Я делаю всю ту же механическую работу, что и при тебе, и каждый жест выверен до такого автоматизма, что я зачастую кажусь окружающим послушной машиной, которая просто исполняет приказы.
Капитан доволен, я вижу. Только ему не хватает преданности и живости во взгляде. Как-то раз вызвал, спросил, мол, что со мной творится такое: он помнит, раньше я был более оживлен, а не как тень. Да-да, он назвал меня тенью.
Наверное, это самое верное определение того меня, который сидел перед ним.
Я уважаю тайчо, бесспорно. Я выполняю свою работу тщательно и прилежно, но почему я как кукла?.. Неужели…?
А дальше – словно запретное имя, никто почему-то не рискует произнести его при мне. Боятся, что я буду биться в припадке?.. Глупости. Я не настолько неуравновешен. Это Хинамори-сан устраивает истерики иногда, когда вспоминает Айзена Соске, а я – смирился.
День проходит за днем, рутинная работа, подготовка документации перед войной (бред собачий, и все это понимают, но сотайчо приказал так – никто не смеет ослушаться), подготовка продовольствия, снаряжения… Чертовщина, у каждого из тех, кого допустят к войне будет свой занпакто. Слабых не возьмут в Уэко Мундо. Они будет оставлены тут как пушечное мясо во главе с каким-нибудь капитаном. Вероятнее всего, Комамурой-тайчо. Он ведь не совсем из тех, кого зовут «сильнейшими капитанами Готея». Капитан-лис (вот уж настоящий лис!) – идеальный кандидат для этой работы. Верный, исполнительный, чуткий к своим подчиненным. Только вот он слишком нервно реагирует на Канаме Тоусена, что лишнее…
Наверное, меня тоже возьмут. Хотя… они боятся «нестабильности психики». Проще говоря: что я предам. Они действительно верят? Я почти слышу ваш сухой смех.
Ночами, долгими и безжизненными, мне снятся ваши руки: тонкие, с чуть выпирающими косточками. Мне кажется, что эти руки вспарывают мою кожу и вытягивают нервы. Снится, что вы лишили меня чувств, замкнув на себе. Я романтик?
А война будет короткой и изнуряющей. Будут реки крови. Это говорите вы в моих снах. Там мелькают мальчишка Куросаки, Рукия-сан, все эти риока, капитаны, лейтенанты…
Я вижу только кошмары.
Ты показываешь мне свой новый мир, и мы бродим по серому песку, держась за руки. Но твоя одежда все равно оказывается припорошена желтым, и рядом с тобой вьются золотые локоны. И я просыпаюсь в холодном поту, понимая, что даже в моих снах ты не можешь принадлежать мне.
Кажется, я даже не могу понять, как верно тебе обращаться. Я то сбиваюсь на «вы», то говорю «ты». Глупо, но мне всегда хотелось от вас доверия и понимания. Хотя, о чем это я: вы мне доверяли. По-своему, но доверяли, я же видел.
Но потом приходит серое утро – осенью у нас они всегда серые, и порой еще все затягивает мелкой моросью октябрьского дождя. Я встаю, одеваюсь, умываюсь – мои волосы уже почти до лопаток, кстати; мне не хочется их стричь потому, что к ним прикасались твои руки: это так глупо, - и иду в кабинет, говорю: «Доброе утро, тайчо», и начинается очередной скучный день.
Часто мне хочется уметь видеть сны наяву – тогда бы мой день был больше наполнен тобой. Но нет, нельзя. Тогда я не смогу так же безупречно выполнять свою работу: руки будут дрожать, как у наркомана, а в глазах – слезы, литры так и непролитых слез по тебе. Я не умею плакать, эта способность умерла во мне на могиле родителей.
Я хожу, исполняю поручения. Я живу тем моментом, когда нам отдадут приказ: война началась. Выступаем. Там будешь ты.
Думая об этом, я всегда улыбаюсь, и на меня все оглядываются. Еще бы, лейтенант-без-улыбки, и вдруг такое!.. Я ведь редко позволяю себе мечтать.
Только ночью я порой вижу: твои руки, тонкие и хрупкие, обнимающие меня; твои губы, шепчущие на ухо всякую ласковую чепуху, от которой я всегда стекал к твоим ногам; тебя, в ореоле золотистых волос лейтенанта десятого отряда.
Я ревную, безумно. И люблю тебя я так же безумно…
Я вижу сны. Яркие и фантастические.
Ты стал наркотиком, на который я молюсь, и часть моего сознания тебя ненавидит.
Я ненавижу тебя? Так почему же я все еще люблю?..
Наверное, за цветные сны. Мне никогда до тебя не снились столь яркие, полные жизни – и в то же время, лишенные всякого движения, - сновидения.
Порой я вижу тебя: тонкая фигура, рваное кимоно, тощая буханка хлеба.
Я вижу тебя ребенком, и во сне по моему лицу текут слезы, ненастоящие. Я прижимаю тебя к себе и плачу, а ты смотришь на тонкую золотую фигурку в ворохе тряпья. Я ухожу, чтобы вернутся в следующий сон, и так мы с тобой ходим по заколдованному кругу…
Это бесконечная череда ночей, точкой в которой станет наша встреча в Уэко Мундо, когда ты и вправду разрежешь тонким клинком мою кожу, и я отдам тебе свое сердце.
Ты, вы… я запутался.
Так уж вышло, что тем, в кого я влюбился стали вы, Гин-сама. С вами бесполезно бороться, вас можно только принять.
С вами все бесполезно: и пот, и кровь, и слезы… Единственная, ради кого вы начинаете дышать – Мацумото-фукутайчо, обладательница волос цвета песка в нашей пустыне. Он красивый, этот золотистый бархат…
А пока я просто закрою глаза и ко мне придет очередной сон: в нем я буду жить. В нем мы будем вместе. Ведь вы подарите мне надежду?